Комаров В.А. Учёба, учёба, учёба...

>> 60-летие СГАУ >> От КуАИ до СГАУ: сборник очерков в формате pdf >> От КуАИ до СГАУ: сборник очерков в формате HTML >> Содержание

Комаров В.А.

Учёба моя в Куйбышевском авиационном институте началась давно и не кончается по сей день.

Отчётливо помню её начало. Летом 1945 года, после эвакуации во время войны в Ташкент, наша семья попала в Куйбышев и поселилась в замечательном доме на улице Галактионовской, 118 - это как бы сзади первого корпуса. Дом был замечателен прежде всего тем, что в нём жили вместе преподаватели и студенты. Во дворе стояли заграничные военные самолёты и было почему-то очень много дров. Самолёты, правда, стояли недолго.

Сейчас многое прояснилось из того времени. Начиналось строительство "железного занавеса". Борьба с космополитизмом и низкопоклонством перед западной техникой были её составными частями, поэтому самолёты тихо исчезли, а у меня осталось сожаление и тревога. Не свои, конечно, а навеянные осторожными разговорами взрослых. Это были первые уроки КуАИ.

Вскоре, к счастью, я, мальчик пяти лет, подружился, если можно так сказать, с комнатой, в которой жили три выдающихся студента: дядя Ваня (впоследствии - Иван Александрович Иващенко, многие годы проректор КуАИ по учебной работе), дядя Федя (Фёдор Прокофьевич Урывский, который потом многие годы возглавлял партийную организацию института) и ещё один дядя Ваня (Иван Владимирович Алёхин, который в студенческие годы и позже был и оставался, прежде всего, художником по призванию). После окончания института он некоторое время проработал в Куйбышеве, потом уехал куда-то на юг России или на Украину (тогда это было практически неразличимо) и уже вот оттуда много лет спустя прислал в подарок нашей семье картину, написанную по памяти - вид на Жигулёвские Ворота с берега Студёного оврага - с удивительной точностью вечернего настроения, какое бывает на берегу Волги.

Несмотря на трудное время, жили эти студенты очень весело, без конца придумывали какие-нибудь нехитрые развлечения для нас - малышей, и понятно, что меня тянуло в эту комнату как магнитом. Правда, было одно серьёзное препятствие. Жили мы в разных концах этого большого дома, и путь к студентам шёл по длинному коридору. Пешком его пройти было невозможно (невтерпёж!), и мы преодолевали его бегом. Но этого очень не любил Наум Васильевич Пинес. Жил он как раз посередине коридора, подкарауливал нас, ловил и наказывал длинными нотациями и вопросом, на который не было ответа: "Почему мы бежим, а не идём?" Только много лет спустя я узнал, что он - классный специалист по металловедению, когда слушал его чёткий, неспешный, без единого лишнего слова курс лекций. Вот она любовь к порядку!

А с моими друзьями-студентами я уже начал изучать технологию сборки авиационных конструкций. Они как раз проходили практику и приносили с завода новинку - взрывные заклёпки. Взрывались они при нагреве довольно громко и с каким-то очень резким звуком, поэтому тотчас родилась забава: мы клали заклёпку на электрическую плитку и с наслаждением ждали реакции кого-нибудь, кто забегал в комнату и ничего не знал о наших приготовлениях. Но первый раз я попался сам. Заклёпка не взрывалась очень долго, нервы были перенапряжены от долгого ожидания, и, когда она хлопнула, я плюхнулся в масляные краски дяди Вани-художника, чем прославился в общежитии на многие дни.

С тех пор у меня глубочайшее уважение к сборочным работам, особенно к односторонней клёпке.

Довольно скоро наша семья переехала в первый новый дом преподавателей КуАИ на улице Самарской, 195а. Это тоже был замечательный во многих отношениях дом. О нём рассказывает в своём очерке В.А. Сойфер. С позиций сегодняшнего дня дом был примечателен своими выдающимися обитателями, абсолютно разными, но очень дружными, своего рода команда интеллигентов из разных городов, собранная войной. Но всё это осозналось много позже, а тогда для меня дом был замечателен тем, что через дорогу был второй корпус института, который все тогда называли ВИАМ, а в его дворе была чудесная свалка, на которую выбрасывались в несметных количествах части самолётов и двигателей. Несколько счастливых школьных лет мы с моим другом Женей Путята провели в разбирании сложных агрегатов. Для меня это было началом серьёзной инженерной подготовки. Сейчас нет таких свалок, и интересы и развлечения в основном виртуальные, а инженеру, и особенно конструктору, нужно любить и чувствовать "железки".

Когда я несколько лет назад побывал в ряде городов США, то увидел, что там это хорошо понимают. У них культ техники, замечательные технические музеи, аэроклубы, где можно посмотреть, потрогать и полетать. Мы сейчас у себя на кафедре для этих целей держим целый парк самолётов и даём возможность студентам разбирать и собирать самые сложные агрегаты.

Из дворовых уроков расскажу, пожалуй, об одном, который, как мне кажется, получил развитие много лет спустя. Когда пришло время увлечения фотографией, я частенько обращался за советами к Александру Мироновичу Сойферу. Он, надо сказать, был большим любителем фотографии и изрядным мастером. И вот однажды он мне сказал: " Как жаль, что ты начинаешь с плёнок, в которых 36 кадров. Совсем другое дело, когда снимаешь на фотопластинку. Сфотографировал, проявил и тут же можешь оценить результат, когда хорошо помнишь, какое было освещение, экспозиция и прочие условия". Много позже мы руководствовались этим принципом - сделать как можно короче разрыв по времени от принятия проектных решений до получения и визуализации характеристик проекта на основе высокоточного моделирования, когда создавали компьютерные тренажёры для конструкторов.

Разговор о фотографии как-то незаметно перескакивал на рассказ об искусственном войлоке из металлических пружинок. Материал, который впоследствии был назван металлорезиной, ещё только зарождался, и одному из его изобретателей, наверное, нетерпелось поразмышлять о нём вслух, хотя бы с мальчишкой. Трудно переоценить эти уроки...

Моя студенческая учёба в КуАИ пришлась на 1958-64 годы. Время интересное и в жизни страны, и в жизни института.

Атомная бомба, ракеты. Каждый год - воздушный парад, несколько новых самолётов. Культ знаний, культ культуры. Дискуссии о физиках и лириках. Огромный конкурс в КуАИ. Экзамены пришлось сдавать при наличии школьной золотой медали.

Начинался учебный год, как тогда было заведено, с сельхозработ. И хоть экономически это было нецелесообразно, но было и много полезного для нас - студентов. Мы быстро знакомились, узнавали друг друга в трудных житейских ситуациях. По очереди были бригадирами, поварами, завхозами. Я в первой же поездке в село устроился работать помощником комбайнёра. Замечательная работа. На первых порах интересно. Техника довольно сложная. Время летит быстро. Через месяц уже сложилась дружная студенческая группа.

Учиться было интересно. У меня была приличная школьная подготовка, в которой упор делался на решение большого числа задач и вообще на выполнение различных сложных заданий. Поэтому в институте, несмотря на действительно очень напряжённый учебный план первых двух курсов, мне было нетрудно. По-настоящему трудно было, пожалуй, только один раз - на вступительном экзамене по математике. Нина Александровна Кожевникова - жена ректора В.П.Лукачёва - дала мне очень трудные задачи, видимо, по "блату". Мы жили тогда по соседству, и несколько лет спустя Нина Александровна сказала мне, что сделала так, чтобы я мог "отличиться". Хорошенькое дело - отличиться на вступительном экзамене!

Дальше я ещё не раз получал задания повышенной сложности. И за это могу сказать только "спасибо" своим учителям. Мне нравилось черчение, очень нравилось решать изящные, остроумные и порой очень трудные задачи по начертательной геометрии.

Я так увлёкся этими задачами, что в определённые дни в читальном зале консультировал студентов по "начерталке". Правда, особенно интересными я признавал почему-то только задачи, с которыми ко мне приходили несколько девушек с четвёртого факультета...

Объём заданий по сопромату был, на первый взгляд, колоссальным - двадцать или двадцать пять балок и расчёт статически неопределимой конструкции (с проверкой!). Но только на первый взгляд. После первого десятка задач появлялось полное понимание работы балок, и остальные щёлкались как орешки. Как ни крути, количество переходит в качество. Второй десяток задач доставлял мне уже удовольствие и, наверное, в немалой степени определил надолго мой интерес к механике деформируемых тел.

Сейчас мы, преподаватели, много рассуждаем о перегруженности учебных планов, о трудностях жизни в перестроечный период и, как результат, сокращаем количество аудиторных занятий, объёмы заданий. Вспоминая свои студенческие годы, я задумываюсь: правильно ли мы делаем сейчас? Серьёзная учёба не может быть лёгкой. Другое дело, что за хорошее образование кто-то должен хорошо платить.

Но тогда, в начале 60-х, была другая страна, другая эпоха.

С преподавателями нам просто повезло. Замечательно, что все они были очень разными. И каждый, кто оказывал на нас сильное влияние и очень запомнился, имел какую-нибудь яркую особенность. Лекции В.М. Пенкова запомнились артистической чёткостью и великолепным умением использовать доску. (Сам я, к сожалению, так и не научился делать это хорошо. После написания этих воспоминаний буду стараться не подводить своего учителя).

На всю жизнь запомнился блок дисциплин и преподавателей по аэромеханике.

Прежде всего, лекции профессора Л.И. Кудряшова, одного из немногих тогда в КуАИ докторов наук. Ещё до начала занятий мы наслушались рассказов о сложности курса, о причудах профессора, о невозможности понять что-либо в этой науке. И вот начались занятия. Да, уравнения Навье-Стокса в самом общем виде оказались очень сложными. Но Леонид Иванович как-то очень быстро произвёл группировку членов с определённым физическим смыслом и подвёл нас к теории подобия, в которой он был крупным специалистом, и кое-что (самое главное) стало становиться понятным.

Только много лет спустя я смог оценить в должной мере смелость и труд, которые взваливал на себя Леонид Иванович, знакомя нас с фундаментальным научным методом - дедукцией, то есть следованием от общего к частному. Очень умело и к месту рассказывал Леонид Иванович о корифеях газовой динамики, об их работах, о своих учителях. Мне это очень нравилось и как-то будоражило воображение.

В последующих курсах всё стало быстро проясняться и вставать на свои места. Виталий Михайлович Белоконов прочитал нам теоретическую аэродинамику с очень сложной математикой. Фактически мы в этом предмете продолжали изучение специальных разделов высшей математики. В конце курса он использовал фрагменты своей кандидатской диссертации и рассказывал о моделировании обтекания крыльев малого удлинения системой вихрей. Таким образом мы знакомились с методами, которые стали применяться на практике только через 10-15 лет после появления достаточно производительных ЭВМ. Завершающим в этом цикле был курс экспериментальной аэродинамики Вячеслава Михайловича Турапина, где вдруг всё стало просто и ясно: из теории - основные фундаментальные соотношения, а из эксперимента - безразмерные коэффициенты. Интеллигентная речь, лёгкое подтрунивание то ли над собой, то ли над нами, то ли над относительной точностью своей науки, делали его лекции лёгкими и, если так можно выразиться, комфортными.

Вообще, нужно сказать, в то время кафедра аэродинамики была одной из ведущих, как, наверное, и должно быть в авиационном институте. На ней начала работать одна из первых аспирантур, и вскоре из неё выделилась кафедра динамики полёта и систем управления, которая стала очень быстро развиваться. Но самое главное - при кафедре аэродинамики во время нашей учёбы появился вычислительный центр. Причём сразу с двумя направлениями: электрическое моделирование и цифровая техника. Первое было представлено электроинтегратором ЭИ-12, второе - вычислительной машиной "Урал-1". В нашу речь пришло, вернее сказать, ворвалось новое слово - ВЦ. Это было революционное событие! Смешно, конечно, сейчас обсуждать технические характеристики первого ВЦ. Но тогда всё было впервые. Впервые! А в развитии авиации и зарождавшейся ракетной технике накопилось много задач, которые требовали не интуитивных, а научно обоснованных решений. В свою очередь, среди учёных находились смельчаки, которые строили численные методы решения этих задач, не смущаясь тем, что они требовали решения уравнений с десятками и сотнями неизвестных, то есть с фантастической по тем временам размерностью. И вот появился компьютер. На ряде научных направлений словно плотину прорвало. ВЦ быстро перешёл на круглосуточную работу.

Я думаю, что многими своими достижениями нынешний СГАУ обязан тем подвижникам, которые создавали и осваивали первый ВЦ, и последующей политике института по приоритетной компьютеризации научных исследований и учебного процесса. В числе первопроходцев надо с благодарностью назвать первых программистов: Грекова, Малиева, Благовестову - и первых электроников: Стригалева, Колдоркина, Агафонова. Конечно, этот список следовало бы продолжить, но, к сожалению, сама работа помнится до деталей, а лица и имена начинают забываться. Подробнее о первых шагах ВЦ можно прочесть в очерке В.В. Пшеничникова.

Но вернёмся к делам студенческим. Посередине учёбы, между третьим и четвёртым курсом (это значит 1961 год), нам каждому снова пришлось делать свой жизненный выбор. Дело в том, что как раз в эти годы оборона страны и соответственно индустрия стремительно переходили на ракетную технику. Нужны были специалисты по абсолютно новой технике. Институт очень быстро отреагировал на этот заказ государства. Старшекурсники-самолётчики получили дополнительный год занятий для переучивания, а наш поток решили поделить пополам. Одна половина должна была продолжить обучение по самолётной специальности, а другая стать ракетчиками. Сколько тут было волнений! Переводили лучшие группы. Моя, в которой я был старостой, по каким-то показателям не попала в лучшие, а учиться новой секретной специальности очень хотелось. Я был не один такой. Мы объединились и упросили деканат сформировать ещё одну группу ракетчиков, фактически сборную. Для меня (старосты!) это было очень тяжёлое решение. Оно не вписывалось в этику того времени.

Здесь я должен заметить, что старост назначал деканат. У старосты была довольно большая нагрузка. Помимо традиционного ведения журнала, участия в работе учебных комиссий, старосты организовывали общественно полезную (временами) работу студентов. А её было очень много: дежурство с шести часов утра по корпусам, сельхозработы, уборка территории, снега и т.п. Можно обсуждать экономическую эффективность этой работы, но то, что она давала полезные навыки коллективной работы, не вызывает у меня никаких сомнений.

Несмотря на переход на новую специальность, учиться на 4-5 курсах было легко. Учебный процесс плавно переходил в практическую плоскость. Мне доставляли удовольствие и запомнились лекции Г.В. Филиппова, И.С. Ахмедьянова, Л.А. Дударя.

Геннадий Васильевич рассказывал о системах наведения ракет. Обсуждались различные способы наведения, в основном интуитивные. Лекции были прекрасно подготовлены. Всё было понятно по ходу изложения, сразу появлялись собственные размышления о необходимости оптимизации траекторий.

В лекциях Исхака Саидовича рассматривались методы расчёта специфических ракетных агрегатов и узлов - оболочек, сильфонов и т.п. Мне долго не давало покоя показанное математически, на первый взгляд, парадоксальное влияние нагрева передней и задней кромок крыла малого удлинения на его крутильную жёсткость.

Леонид Арсентьевич демонстрировал одновременно прекрасное знание сварки и педагогическое мастерство, которые давали в итоге не только основательные знания, но и "заражали" нас его любовью к техническим наукам.

Опять-таки, только спустя много лет, когда уже знаешь, что стоит за преподавательским трудом, можно оценить по достоинству интеллектуальный потенциал, энтузиазм и работоспособность наших учителей, которые буквально за два года поставили на очень приличном уровне новую специальность.

Основные дисциплины по специальности, курсовое и дипломное проектирование вели у нас совсем новые для института люди: М.Б. Даутов, Б.А. Куликов, Л.П. Юмашев. Их буквально уговорили перейти на преподавательскую работу с производства. У них не было внушительных степеней и званий, не было педагогического опыта, но было главное - все они уже участвовали в создании новой техники, имели опыт конструкторской работы. Здесь, конечно, названы далеко не все фамилии, которые заслуживают того. Несколько позже серьёзный импульс в своём развитии за счёт специалистов из промышленности получил радиотехнический факультет. Эти люди внесли большой вклад в образование моего поколения, в развитие нашего университета.

Несколько слов о практической подготовке. Считаю, что она была у нас организована очень хорошо. На первом курсе мы работали в учебных мастерских. Во время производственных и преддипломной практик - на оплачиваемых (!) рабочих местах. Никогда не забуду, как я, работая на фрезерном станке, попытался усовершенствовать технологию и использовал запрещённое попутное фрезерование. Фреза пошла на деталь, как хорошо тренированный альпинист на заветную вершину. Через мгновение шпиндель диаметром примерно в руку школьника изогнулся, и воображение уже нарисовало жуткую картину, как разваливается мой станок, а за ним и весь цех. К счастью, первой не выдержала и развалилась фреза, и ущерб от моих экспериментов оказался минимальным. Но запоминаются такие эффекты надолго, в академических занятиях их можно только анализировать. Одно дополняет другое.

В силу известных экономических причин сейчас организовывать эффективные практики студентов стало гораздо трудней. А жаль! Для инженерной подготовки они могут быть очень полезными.

С благодарностью мы, выпускники шестидесятых годов, вспоминаем и учёбу на военной кафедре. Здесь тоже повезло с наставниками. Занятия по воспитательной работе в частях вёл сам начальник кафедры генерал Г.П. Губанов. Легендарный генерал, участник Великой Отечественной войны, очень эффектный человек и чисто внешне, он рассказывал нам много поучительных историй из своей жизни.

Учёба на военной кафедре сильно отличалась от всех других и прекрасно их дополняла. Здесь мы досконально изучали одно изделие, приучались к строгой дисциплине. Эта подготовка оказалась особенно полезной для нас в первые годы самостоятельной работы после окончания института.

Неплохо в наши годы обстояли дела и со спортом. Уже на первом курсе нам был предложен широкий выбор спортивных специализаций. Мне повезло: я выбрал гимнастику. В те годы в институте начинал работать преподавателем всегда подтянутый, элегантный В.А. Кульков, который сам ещё только готовился выполнить мастерский норматив. Он сумел пригласить к работе с новичками опытнейшего тренера В.В. Лямина и создать на многие годы культ гимнастики в университете. Слава богу, как сейчас стало принято говорить, этот вид спорта продолжает быть массовым у нас. Жаль только, что во многих других вузах гимнастики не стало, не проводятся и ежегодные городские межвузовские соревнования. А какие это были грандиозные спортивные события! Соревновались командно по всем разрядам. Студенческий спорт значил для меня очень много. Я начинал с абсолютного нуля, а на пятом курсе тренировался уже по первому разряду. Для меня это было большим достижением. Спорт учил преодолевать трудности, не бояться публичных выступлений, прививал вкус к здоровому образу жизни. Спорт был в почёте. Лыжники - мастера спорта В. Сыресин, В. Коваль, пользовались у нас на потоке непререкаемым авторитетом. Особую касту составляли авиамоделисты. Из их среды, как впрочем и из многих других выдающихся спортсменов, впоследствии получились не менее заметные авиационные и ракетные специалисты.

В этом очерке я оглядываюсь на свои студенческие годы, уже обладая определённым опытом научного сотрудничества с конструкторскими организациями и опытом подготовки кадров для них. Знаю судьбы своих однокашников, многие из которых сделали хорошую карьеру, а самое главное - сделали много хороших конкретных дел: спутников, ракет, самолётов и других сложнейших изделий. В последние годы довелось побывать в различных зарубежных странах и посмотреть, что собой представляют инженеры у них и как их готовят. И постоянно, конечно, приходится думать о том, кого и как нужно готовить сейчас нам. Так вот, не боясь выглядеть консерватором, считаю, что уже в шестидесятые годы в нашем университете сложилась эффективная инженерная школа. Её главные особенности: сочетание фундаментальной подготовки с широким техническим кругозором, с определённой энциклопедичностью и способностью использования знаний при решении сложных междисциплинарных задач. Основа хорошая, её нужно только развивать, учитывая новые условия и требования жизни: всеобщую информатизацию и необходимость ещё более широкого взгляда на технику и мир в целом.

Чем существенно отличается нынешний СГАУ от КуАИ шестидесятых годов, так это возможностями послевузовского и фактически непрерывного образования. Приём в аспирантуру в последние годы значительно увеличен. В многочисленных диссертационных советах университета можно защищать кандидатские и докторские работы по всем основным направлениям естественных наук и техники. Требования к диссертациям довольно высокие. Но это не только не пугает соискателей, но, наоборот, привлекает их защищаться именно в СГАУ. В университете сложилась строгая и в то же время очень доброжелательная система предварительной экспертизы научных работ. Нередко диссертации рассматриваются на заседаниях межкафедральных научно-технических советов дважды, а то и трижды. После этого на защиту, как правило, выносятся уже вполне добротные исследования.

Подготовка кадров высшей квалификации стала важнейшей частью деятельности университета. Примечательна в этом отношении весна 2000 года. После некоторого застоя в подготовке диссертаций в середине 90-х годов мне, например, в мае - июне 2000 года довелось принять участие почти в двух десятках защит. И я не могу сказать, что это было напрасно потраченное время. Большая часть работ была посвящена очень интересным новым задачам. Диапазон исследований широчайший: от автоматизации проектирования до выбора оптимальных ориентиров на небе для астронавигационных целей.

Мне нравится работать в университете. Мы здесь продолжаем учиться постоянно: мы учимся вместе с дипломниками и аспирантами, на защитах учимся у наших бывших студентов.

Сейчас я уже довольно твёрдо усвоил, что нельзя два раза войти в одну и ту же воду в реке. И, тем не менее, завершая эти строки в конце августа, ловлю себя на мысли, что с удовольствием съездил бы ещё разок на сельхозработы или какую угодно стройку со своей студенческой группой.