"Самарская газета": Артемий Ноготков: "Нельзя не писать"

25 января в России отмечается День студенчества. В преддверии этого праздника "СГ" решила познакомить читателей с одним из ярких представителей вузовского братства. Учащийся четвертого курса направления "немецкая филология" Самарского национального исследовательского университета имени Королева Артемий Ноготков занимается дифирамбической поэзией Фридриха Ницше, переводит Готфрида Бенна с немецкого языка, изучает латынь и греческий и пишет стихи.

Две темы

- Когда мне было восемь лет, матушка стала учить меня стихосложению. "Гномик вылез из кроватки; Почесал свои бока" - так начиналось мое первое детское стихотворение, которое я написал не без помощи взрослых, но по большей части самостоятельно.

Стихи - как болезнь: что-то занимает твое сознание, и если не оформить эту неясную интуицию, то она не отпустит, будет поедать изнутри. Поэтому в интересах поэта выразить этот сгусток энергии как можно лучше.

Однажды Герман Гессе ответил одному молодому поэту в письме: "И Бога ради, если можете не писать - не пишите". Вообще, этот совет не помешал бы большей части адептов современной "литературной продукции".

Трудно сказать, на какие темы я пишу. У меня есть что-то околоантичное, вдохновленное Горацием, есть опыт попыток приспособления под русскую систему стихосложения античных метрических размеров. У хорошего искусства ведь две темы - любовь и смерть, которые сливаются в одну. Об этом и мои стихотворения.

Герман Гессе и знак судьбы

В моем выборе специальности есть несколько моментов. Во-первых, это Герман Гессе. не было лет 15, когда я прочитал "Игру в бисер" и "Степного волка". Потом изучил и остальные его произведения, но эти романы стали своеобразным толчком. Я осознал, что было бы прекрасно знать язык, на котором он писал.

Не обошлось и без знака судьбы. В десятом классе я понял, что буду филологом, иных вариантов нет. В школе я учил английский, а в уставных документах филфака нет точных указаний, какой язык нужен для конкретного направления: просто указано "иностранный". Я подумал, что с английским на немецкую филологию поступить никак нельзя, и подал документы на английское отделение. В последний день конкурса мне позвонили из приемной комиссии и сказали: "Пришел льготник и занял ваше место, но если вы пойдете на немецкое направление, то легко поступите". Так я там и оказался.

Как новая грань

В основном я занимаюсь художественным переводом, зачастую поэтическим. Хотя недавно у меня был интересный опыт: переводил главу из историко-философской книги. Однако там важен был стиль, поэтому можно сказать, что это тоже в большой степени художественный перевод.

Одно время я предполагал влиться, так сказать, в "конвейерный перевод", но ничего не получилось. Эта ниша, видимо, уже занята. Сейчас я по собственному желанию перевожу стихи, что называется, "в стол", жду, когда наберется достойное количество хороших работ, которые можно будет объединить в книгу. За деньги я занимался латинскими текстами, но никогда не полагал, что это будет моей основной деятельностью.

Вообще, перевод - это новое стихотворение. Бывает, он не менее интересен, но в другом отношении: не как реплика, а как новая грань.

Мандельштам, Бенн и Катулл

Непросто определить, кто из авторов мне по-настоящему нравится: чем больше знаешь, тем тяжелее выбрать. Обожаю лирику Толкина, один из моих любимых поэтов - совершенно непревзойденный Уильям Батлер Йейтс. Из немцев выделяю Фридриха Гельдерлина, Шиллера и Гейне, но не политического, а лирического. Нравятся Райнер Мария Рильке, Михаил Кузмин и Константин Кавафис. А Гораций для меня один из самых важных стихотворцев.

Хочется сказать о Готфриде Бенне, но Бенн в поэзии - это как Бах в музыке: перед ним преклоняешься, его творчество великолепно, но назвать его любимым кажется слишком вульгарным.

Он очень сильно повлиял на меня: в моем русском синтаксисе временами проявляются немецкие черты.

Оказал на меня воздействие и Мандельштам, однако он неимоверно мешает писать. Читаешь его стихи и испытываешь немыслимое чувство досады: "А почему это написал не я?!" Обожаю Гая Валерия Катулла и очень хочу, чтобы он тоже повлиял на меня: мне недостает его легкости.

Таинство инспирации

Вдохновения, как о нем говорят, не существует. Это не золотые нити, которые протягиваются к поэту из космоса. И не демон, нашептывающий на ухо строки. Вдохновение, а лучше будет сказать инспирация – это прозрение, пока неоформленное. Тот самый сгусток энергии, зреющий на периферии сознания. На него нельзя повлиять, хотя можно близко оказаться к нему путем предельной концентрации: мысль схожа с молитвой, ей нужно отдаваться полностью, и тогда рождается нечто новое.

Одна и та же инспирация может воплотиться совершенно по-разному. Мы читаем стихи нескольких поэтов, казалось бы, об одном и том же, но они абсолютно непохожие. Конечно, вдохновение - это важно, но это не то, что о нем обычно думают.

Инспирация может явиться внезапно: какая-то колдовская фраза приходит на ум и вращается день, неделю, год; улавливаются ритм, некое ощущение, которому находишь слова. Это начало. Но не знак, что творение действительно появится.

Лучше всего пишется, когда засыпаешь. В пограничном состоянии сознания. Тогда действительно может родиться что-то интересное.

Стихи на двух языках

На каждом языке учишься писать стихи заново. Русская поэтика не переносится в немецкий язык, и наоборот. Хотя они и влияют друг на друга. Я не зря говорил, что в моем русском синтаксисе порой проглядываются немецкие черты. Если бы мои работы прочитал немец, он, возможно, увидел бы в них нечто не совсем характерное для его языка. Это не плохо. Мне кажется, такие моменты открывают скрытые потенции в самом языке, которые изнутри могут быть неясны для природного носителя.

А началось все с того, что мне захотелось освоить старые аллитерационные размеры, и я начал писать стихи на немецком. Потом я вдруг перешел на силлаботонику на этом языке. Это случилось само по себе, из подсознательного желания творить. Все-таки мне нельзя не писать.

По материалам "Самарской газеты"