Медицина и социальные науки: новые вопросы "общества ремиссии"

В ноябре в Москве состоялся VI Международный интердисциплинарный научно-практический симпозиум "Медицина и (со)общества: интеграция медицинских систем, практик, методов в профилактике и оздоровлении". Ассоциация медицинских антропологов (АМА) и Институт этнологии и антропологии РАН имени Н.Н. Миклухо-Маклая пригласили профессора Самарского университета, доктора философских наук, члена совета Ассоциации медицинских антропологов России Виталия Лехциера для презентации его монографии "Болезнь: опыт, нарратив, надежда. Очерк социальных и гуманитарных исследований медицины". Книга вышла в этом году в Вильнюсе, на базе Центра философской антропологии Европейского гуманитарного университета.

— Виталий Леонидович, ваша книга уже получила широкий резонанс в профессиональной среде, выходят рецензии, вас приглашают на презентации и лекции в ведущие университеты. Как получилось, что книга вышла за рубежом?

— В середине нулевых я участвовал в многолетнем философском международном проекте, который был организован ЕГУ. С тех пор я поддерживаю профессиональные связи с представителями "невидимого колледжа", который образовался в рамках того проекта. Я уже получал приглашение собрать книгу из своих статей, но чувствовал, что был не готов. И вот после девяти лет исследований, многих серьезных публикаций, в том числе скопусовских, я собрал лучшую их часть и переработал в книгу. Для меня большая честь, что книга вышла в известной феноменологически ориентированной серии "Conditio humana". И я благодарен редактору этой серии и журнала "Топос", профессору Татьяне Щитцовой за публикацию книги.

— Профессор Сибирского государственного медицинского университета, доктор философских наук Елена Кириленко, рецензируя вашу книгу в журнале "Медицинская антропология и биоэтика", оценила ее как этапную для современных гуманитарных исследований медицины, подводящую итоги их развития за последние десятилетия. Можете ли вы кратко рассказать о проблемном контексте книги?

— Название книги определяет и ее структуру. Первая глава рассказывает о немедицинских смыслах болезни, о терапевтической и этической значимости их учета в клинических практиках, об истории самого различения disease (болезнь как объективный диагноз) и illness (болезнь как субъективный и интерсубъективный опыт), о различных подходах к исследованию illness, выработанных в мировой науке. Например, о методологии исследования пациентского выбора, разработанного известным представителем когнитивной медицинской антропологии Линдой Гарро. Или об исследованиях Байрона Гуда тех трансформаций жизненного мира человека, которые вызывает сильная хроническая боль.

Вторая глава посвящена болезни как нарративу, типологии пациентских нарративов, фигуре "раненого рассказчика", роли рассказа о болезни в клинических коммуникациях, медицинском образовании и в обществе в целом. В этой главе также есть параграф, содержащий результаты нашего совместного с профессором Самарского университета Анной Семеновной Готлиб многолетнего эмпирического социологического исследования ситуации с нарративной медициной в Самаре.

Третья глава тематизирует практики надежды в поле медицины, иногда совершенно парадоксальной, то есть такой, когда надежда невозможна, поскольку технологии бессильны.

— В вашем исследовании значительное место отведено анализу мирового опыта медицинско-антропологической мысли. Насколько уместны при обсуждении проблем и процессов данного направления хронологические рамки, географические границы?

— Я стремился к тому, чтобы ввести в поле российской науки имена, проблематику, конкретные исследования, которые практически в нем не представлены. Это контекст мировой социальной и гуманитарной науки о медицине с 70-х годов до нашего времени геномной медицины. Например, в эти годы начинается гуманитарное болеведение, появляется тема доминирования хронических болезней как фактора, меняющего все традиционные роли и практики в медицине, да и медицинская антропология в это время становится полноценной наукой, сначала в США, далее везде. Для меня в книге были важны скорее рамки методологические, тот сегмент медицинской антропологии, который базируется на феноменологическом анализе опыта, в данном случае опыта пациентского и опыта клинического.

— Ваши прежние книги посвящены философии искусства и проблемам философской антропологии. Как вы вышли на медико-антропологическую тематику, кому адресована книга?

— Я и сейчас пишу о литературе и искусстве. Недавно в журнале "Новое литературное обозрение" (входит в базу данных WoS) вышла моя статья об американской и русской документальной поэзии. Но вот оказалось, что у литературы и медицины есть нечто общее, было даже такое международное движение, получившее институциональное закрепление в журнале Literature and Medicine, первый номер которого вышел в 1982 году в США. Это движение вкупе с "нарративным поворотом" в социальных и гуманитарных науках способствовало возникновению в 80-х годах прошлого века так называемой нарративной медицины, придающей особое терапевтическое и этическое значение нарративам врачей и пациентов, особенно в современном "обществе ремиссии", в котором преобладают хронические патологии. Я довольно подробно рассказываю о разных аспектах этой медицины, пытающейся построить мост между врачом и пациентом, больными и здоровыми, обществом и медициной, пациентом и пациентом, о ее идеологах и практиках, врачах и философах.

Мой интерес продиктован и собственным пациентским опытом. В одной из рецензий на свою книгу я прочитал, что в ней представлен голос Ивана Ильича, который, вопреки сюжету известной повести Льва Толстого, решает подняться с кровати, выйти к врачам и вступить с ними в диалог.

Что касается адресата... Это, прежде всего, социальные исследователи медицины, хотя, как оказалось, книга очень хорошо воспринята и в среде психотерапевтов. Мне приходят письма и от врачей, в частности онкологов, с просьбой прислать книгу. Видимо, потому, что на ее страницах я рассказываю, как в медицинской антропологии изучаются практики раскрытия диагноза, присущие онкологии, хрупкие терапевтические партнерства врачей и пациентов.

— Вы утверждаете, что медицина — это прежде всего этика. А как быть с медицинскими технологиями?

— Многие выдающиеся врачи, например такие, как немецкий врач и философ Клаус Дернер, полагают, что проблемы современной медицины связаны с тем, что клинический опыт трактуется исключительно как технологический и ориентирующийся на острое заболевание как типичное. Тогда как в ситуации доминирования хронических болезней, срастающихся с биографией, навсегда меняющих образ жизни, требующих регулярного контроля, приема препаратов и взаимодействия с лечебными учреждениями, от медицины — именно ради ее эффективности — ожидают организации практик заботы (гр. terapia — забота, попечение). Идеология заботы как имманентной основы врачевания предлагается как обязательное практическое добавление к этике, закрепленной законодательно в принципе информированного согласия. Дернер видит реализацию принципа заботы в нарративной медицине и в стратегиях деинституциализации клинического опыта. А вот нидерландский философ и антрополог Аннмари Мол в нашумевшей книге "The Logic of Care Health and the problem of patient choice" (2008) подробно расписывает логику хорошей заботы, предполагающей "бесчисленное число практических мелочей".

— Ваша книга включает параграфы, содержащие "гуманитарную экспертизу" геномной медицины или медицины 4П. Может, в этом и состоит миссия гуманитарных наук в эпоху биотехнологий?

— Именно так. Вместе с коллегами из Института философии РАН (сектор гуманитарных экспертиз и биоэтики, руководитель проекта профессор П.Д. Тищенко) я занимался гуманитарной экспертизой медицины 4П (расшифровывается как: персонализированная, предиктивная, превентивная, партисипативная), которая сейчас институциализируется по всему миру, преодолевая сопротивление врачей. Всплеск интереса к этой тематике начался, как только в 2000 году был опубликован официальный черновик расшифрованного генома человека, а в 2003-м вышел его окончательный вариант, хотя исследования продолжаются и сейчас. И началась гуманитарная рефлексия влияния новых технологий на нашу жизнь. Благодаря молекулярно-генетической диагностике (в частности, посредством секвенирования твоего генома) медицина 4П выявляет у тебя потенциальные риски развития тяжелых заболеваний задолго до их клинических проявлений, и тебе назначают превентивную фармакотерапию, а иногда, как в случае с Анджелиной Джоли, превентивную хирургию. Однако эти предсказания невозможно верифицировать, неопределенность, с ними связанную, невозможно преодолеть. Все это будет порождать тревогу во всех ее модусах, реанимируется архаический концепт судьбы, теперь записанной на генетических скрижалях. Медицина 4П ставит нас в экзистенциальную ситуацию нового Эдипа. Захочет ли человек знать свое будущее или он обязан его знать, думая о потомстве? Очень много новых этических проблем начинают структурировать нашу жизнь уже в этом десятилетии.

Вопросы задавала Виктория Трифонова